«Психов выпустят на волю»: Как будет проходить «амнистия Голиковой»

История началась ещё 1 февраля, когда Татьяна Голикова поручила Минтруду и Минздраву до 1 марта внести предложения по «совершенствованию деятельности психоневрологических интернатов (ПНИ)».

Через некоторое время прозвучала другая информация: правительство планирует выделить 50 млрд рублей на постройку новых ПНИ и реконструкцию нынешних.

И вот теперь будет проведено переосвидетельствование всех пациентов (слово не точное, это не система Минздрава, но часто выражаются именно так), и 40–45% планируется, по выражению Голиковой, «отправить домой». И многие уже бьют панику: пора прятать детей, психи будут бродить по улицам.

Видимое противоречие

Что получается? С одной стороны, государство выделяет 50 миллиардов рублей на развитие системы интернатов. С другой — планирует отпустить их обитателей.

Не чувствуется ли здесь некоего противоречия? Голикова несколько лет возглавляла Счётную палату, так что в цифрах она может путаться только сознательно.

Проверять ПНИ — это очень неприятно, причём как для проверяющих, так и для администрации. Это не главная улица города, через который проезжает президент, здесь потёмкинскую деревню построить трудно (хотя можно на время визита комиссии одеть всех жителей в белые рубашки и целые брюки, построить рядами, устроить образцово-показательный концерт). Поэтому заинтересованные стороны слишком часто при полном взаимном понимании сокращают время осмотра до минимума, а то и вовсе осуществляют его только на бумаге.

Татьяна Голикова. Фото: www.globallookpress.com

Как результат — горят здания, свирепствуют эпидемии, процветает насилие. Всё это было известно и в начале века, но потребовались многолетние усилия общественников и категорическое распоряжение вице-премьера, чтобы процесс сдвинулся с мёртвой точки.

Может показаться, что непривычная тематика и шокирующие ощущения привели к шизофрении в форме раздвоения «личности» самого правительства. Однако какого-то трагического противоречия в строительстве интернатов и расселении их обитателей мы не видим. До половины зданий, в которых живут душевнобольные сейчас, не подлежат никакому ремонту, это развалюшки, деньги на содержание которых весело разворовываются администрацией и подрядчиками. Стандартный интернат чуть получше — здание-монстр на несколько сотен человек, стандартная коридорная система, санузел в конце коридора. Современные, хорошо оборудованные здания с небольшими комнатами на 2–4 человека (сейчас каждый шестой обитатель ПНИ живёт фактически в казарме) — безусловно, нужная вещь.

В то же время очередные здания-монстры на 400 человек (а такие намечено строить) нам не нужны. Люди, которые подписывают такие проекты, явно не видят разницы между исправительной колонией и интернатом. В развитых странах число человек в одном учреждении ограничено — где-то 15, где-то 30.

Но ещё нужнее выпустить тех, кто сейчас безо всякой нужды содержится в нечеловеческих условиях.

Ноль квадратных сантиметров личного пространства. Туалеты без дверей. Полутюремный режим, подъём и отбой по расписанию (зачем?). Постоянный террор со стороны персонала. Грязная неоплачиваемая работа. Физическое насилие. Полное бесправие. У этих людей даже есть деньги — четверть крошечной пенсии, которая обычно равняется прожиточному минимуму в регионе. Остальное они отдают интернату за любовь и заботу.

И от этого не застрахован никто, уважаемый читатель. Вы думаете, когда к вам в душу заглянет старик Альцгеймер, родные не захотят от вас вежливо избавиться? Они тоже так думали.

В России сейчас насчитывается порядка 155 тысяч обитателей или, иначе говоря, узников, которые содержатся в шести сотнях ПНИ. То есть там живёт чуть более чем каждый тысячный гражданин России. 80% из них — недееспособные, то есть с точки зрения закона принимать какое-то решение о своей судьбе не имеют права.

Фото: Rikke / Shutterstock.com

Куда пойти больному?

Какие альтернативы есть у узников ПНИ?

Просто выход на свободу. Это относится к людям, которых суд не лишил дееспособности. Они способны осознавать свои действия и управлять ими, но какие-то отклонения мешают им нормально социализироваться. Многие из них содержатся в ПНИ против собственного желания, но в то же время идти им некуда — ни собственности, ни родных.

Выход под опеку. Люди, лишённые дееспособности, должны иметь опекуна. При проживании в ПНИ опекуном становится сам интернат (и если у больного была, например, квартира, очень велик риск, что она перейдёт к представителям учреждения), в других случаях это могут быть родственники или даже посторонние люди, например, друзья. Человек получает пенсию по инвалидности в полном размере, а вот опекун, в отличие от усыновителя, — ничего (большинство регионов) или почти ничего (например, Владимирская область).

И, наконец, «сопровождаемое проживание», о котором надо рассказать подробнее.

Для жизни нужна территория. Она организуется по-разному: есть целые деревни, есть частные дома или группы домов, можно устроить всё и в обычной квартире. Примеров десятки. Там люди живут небольшими группами (до семи человек, восемь — это уже интернат), за ними посменно приглядывают высококвалифицированные социальные работники, многим при этом подыскивают дневную работу, которая этим людям по силам.

Сотрудник благотворительного фонда «Жизненный путь» Надежда Пелепец рассказывает:

По новому закону о социальном обслуживании, инвалид оформляет себе в соцзащите Индивидуальную программу предоставления социальных услуг (ИППСУ) и идёт с ней в НКО, входящую в реестр поставщиков соцуслуг, например, "Перспективы" в Санкт-Петербурге. НКО организовывает сопровождение и получает за это определённую компенсацию. У нас, у "Жизненного пути", сейчас на таком же финансировании работает тренировочная квартира.

Это дешевле и гуманнее, чем содержать ПНИ, лишь «квартирный вопрос» во многом препятствует широкому распространению такой формы ухода. Циники из Минтруда предлагают организовывать сопровождаемое проживание на основе ПНИ, но понятно, что это будет лишь сменой вывески.

Кстати, об освобождении душевнобольных, осуждённых за преступления, речь не идёт. Мы говорим лишь о тех, кто чист перед законом и не представляет опасности для общества. У нас вон вполне здоровые люди регулярно кидаются с ножами друг на друга за царапину на железном корыте.

Экономия и гуманизм

Андрей Дружинин, который несколько лет провёл в одном из столичных ПНИ, а сейчас надеется на возвращение дееспособности, убеждён, что нельзя решать эти вопросы без учёта мнения людей, ради которых всё как бы и делается. Далеко не все рады покинуть интернат, многие уже не представляют себе другой жизни, не имеют никакой собственности, не понимают, что это за зверь такой — «сопровождаемое проживание». Но, конечно, люди с сохранным интеллектом, особенно те, кто, как Андрей, оказался в сложной ситуации из-за корыстных устремлений родственников, однозначно воспримут такой перевод как избавление.

Татьяна Голикова, безусловно, не гуманист, и такие аргументы ей в высшей степени безразличны. Но она хорошо понимает, что для государства дешевле оплачивать сопровождаемое проживание, чем содержать ПНИ, тем более что в госзаказах здесь — на питание, ремонт, другие услуги — может быть велика коррупционная составляющая. Существуют подсчёты, согласно которым на одного жителя интерната уходит до 150 тысяч рублей в месяц (прямое выделение денег на его существование + административные расходы), и жалкие шесть-семь тысяч, которые он возвращает своей пенсией, тут уже ничего не решают. Согласимся: в случае с проживанием семи человек в крепком деревенском доме, с учётом их пенсий и зарплаты соцработников миллион на всех (150 тыс. х 7 чел. = 1,05 млн) в месяц никак не выйдет, да и полмиллиона тоже.

Фото: Elgub / Shutterstock.com

А если на подобном основании можно ещё и защитником обездоленных прослыть — это ж просто песня. Ведь в ранге министра здравоохранения у Голиковой это как-то не очень получилось.

* * *

Одна из точек, где смыкаются либеральное и христианское мироощущения, — это оценка общества по его отношению к слабым. На Западе это приводит к перехлёстам в виде полной неприкасаемости, грубо говоря, «чернокожих геев-инвалидов», но и в нашем презрении к душевнобольным, страхе перед ними ничего хорошего нет. Да, неспособные самостоятельно жить в социуме должны оставаться под надзором, но этот надзор должен быть дружеским и милосердным. А у нас и насильники, и подобранные пёсики живут в лучших условиях, чем те, кому не повезло попасть в категорию «ментальных больных». Между тем это тоже люди. И зачастую чище и лучше, чем многие из нас.

Когда мы это поймём, тогда и условия в домах для «не таких» станут человеческими.